Она лежит на летнем ситцевом одеяле, укрытая с головой. Так легче уходить от окружающей действительности. А ведь у нее был последний шанс. Она не использовала его. Им тогда было весело вдвоем.
Едва заслышав под окном голос, зовущий Его: "Арчи!..", Она спешила к двери, во двор. Они носились по площадке, сбивая друг друга с ног, за мячиком или пластиковой бутылкой, – маленькая метисска и крупный молодой красавец – блондин.
Они нюхали цветы, пытались ловить бабочек и стрекоз. А зимой преодолевали большие сугробы, отыскивая друг друга. И эти нежные легкие поцелуи...Она любила Его, Он воспринимал Ее как игрушку.
Они гордились тем, что живут в одном доме из красного кирпича, по соседству.
Теперь она потеряла интерес к реальной жизни. Две онкооперации, прожитые долгие годы, Его отъезд. Остались только двадцать часов сна в сутки. Она лежит на одеяльце, мокром от старческих слез, оставляющих бурые безобразные борозды на белом.

Ей все чаще необходим поход в маленький туалет, отведенный специально для Нее. Она смешно зарывается головой в одеяло, плохо слышит и ,в те немногие часы бодрствования ,строит восприятие мира на интуиции. 
Ее выносят на лужайку, но Она подолгу стоит как вкопанная , замерев, разглядывая только вблизи расположенные предметы.
Она шепчет "ма-ма", когда хочет есть, пристально всматривается в склоненное над ней лицо своими печальными глазами и легко насыщается поданной протёртой пищей. 
Она любит ласку и я часто стою перед Ней на коленях, поглаживая когда-то упругие мышцы. Она очень тонко чувствует, когда мне становится плохо и пытается примоститься рядом, плотно прижавшись, показывая свое искреннее участие.

Остальное время спит, слегка прикрыв старые веки, подергивая хвостом, лапами. Ей снятся Арчи и нерожденные Ею щенки, теплые маленькие комочки. Она была бы хорошей собачьей мамой. Она – Леди, помесь болонки и терьера, мой друг, моя собака, моя любовь; Он – чистокровный соседский лабрадор, ее друг и любовь.
А ведь у нее был последний шанс...