Две банданы

Тебе  от  нас
Людей  и  собак

В  талой  лужице  цвета  маренго  купались:  солнце,  облака  и  воробьи.  Проходя  мимо  этого  весеннего  гомона,  и  поглядывая  на  раздутых  и    взъерошенных,  похожих  на  ежиков,  птиц,  он  почти  решился  с  выбором.  Все-таки,  кинологом.  Он  очень  любил  природу,  животных,  и  особенно,  доступных  городу,  собак.  Знал,  что  они  его  понимают  и  чувствуют,  но  вдруг,  представив,  что  любимое  дело  может  надоесть,  еще  раз  пошел  по  вертикали  ветки  выбора.  Он  выбирал  своё  будущее  между  собачьим  приютом  и  церковью.
Эта  странная  вилка  соединялась  только  в  одной  точке  –  его  желании  быть  нужным  и  помогать.  Все  остальное  растягивало  эти  полюса,  как  известная  человеческая  прирожденная  противоречивость  из  разряда  –  чем  больше  узнаю  людей.  Правда,  он  еще  не  так  плохо  знал  людей,  чтобы  именно  это  влияло  на  выбор.  Да  и  противоречия  пока  между  ними  такого  не  было,  как  и  не  будет  потом,  когда  он  найдёт  выход.
Студент  гуманитарий,  выпускник,  после  преддипломной  практики  в  школе  окончательно  понял,  что  ни  учителем,  ни  искусствоведом  ему  не  стать.  Любить  за  деньги  книги  и  детей  казалось  ему  циничным.  Хотя,  то  ежемесячное  пособие,  которое  получали  учителя,  могло  считаться  только  добросердечным  пожертвованием  государства,  и  источники  приходилось  искать  параллельно,  но  все  равно,  не  дальше  репетиторства.  А  это  тоже  продажа  не  труда,  а  неумения  учить  других.
Вечная    дилемма  творческого  человека,  однажды  решенная  Пушкиным  с  легкостью  ловеласа  –  «не  продается  вдохновенье»,  ему  не  подходила.  Природная  проницательность  и  умение  проникать  в  любого,  хоть  и  давным-давно  живущего  героя,  ставшая    его  дорогой  и  болотом,  показывала  ему  другую  часть  айсберга,  плавающего  верхушкой  легкомыслия  со  словами  –  но  можно  рукопись  продать.
Пушкин  постигал  бога  не  в  церкви  и  библии,  а  в  сердце  стихами,  прекрасно  понимая,  что  это  торг,  как  его  не  называй  и  не  оправдывай.  То,  что  дается  и  пишется  –  дается  даром  и  для  всех.
Итак,  собаки  или  люди,  перебирал  он  все  позиции  «за  и  против».  Пока  не  споткнулся  о  камень.  Он  посмотрел  на  его  плотную  шершавую  поверхность  и  вспомнил  про  апостола  Петра.  Ему  показалось,  что  каменная  церковь  и  старые  языческие  дольмены  зовут  его  не  в  услужение  ,  а  просто  на  урок  жизни.  Как  в  армию  или  магазин.  Легкое  отношение  к  жизни  не  раз  помогало  ему  выбрать  верный  путь,  и  он  воспринял  это  спотыкание,  как  знак.  И  тут  же  подкрепил  его  аргументами  в  пользу  людей,  которых  любил  на  какой-то  необычной  волне,  дрейфующей  между  небом  и  землей,  где  он  собирал  всевозможных  чудиков.  Там  он  держал  все,  что  не  вписывалось  в  стереотипы  привычных  событий  и  порядка.    И  именно  там,  в  архивах  были  отец  Мень  и  Воино-Ясенецкий.    Человек  так  устроен,  что  если  он  кого-то  любит,  то  с  ними  даже  ошибки  предпочтительней,  чем  правильный  курс  ледоколом  сердца  среди  расчетливого  равнодушия.
Если  в  Мене  его  подкупала  какая-то  очень  робкая  и  глубинная  ,  похожая  на  доказанную  аксиому  убедительность,  взращенная  на  природном  умении  сочувствия  и  понимания,  образованности  и  едва  заметной  но  истинной  интеллигентности,  не  довлеющей,  но  располагающей  к  постижению  его  мира  и  взглядов.  Очень  редкое    сочетание  и  глубина  качеств,  не  только  в  среде  ортодоксальных  людей,  но  и  вообще  в  природе,  как  ум  и  доброта.  В  Ясенецком,  напротив,  его  привлекало  совсем  противоположное  –  какая-то  непререкаемая  внутренняя  цельность  характера  и  харизма  веры,  живущая  не  как  спасательный  круг  в  крушении,  а  скорее  как  корабль,  устойчивый  и  надежный,  для  всех,  кому  плохо  и  можно  помочь  духом  в  военное  время,  в  перерывах  между  операциями  .
Видимо  на  этих  двух  крыльях  он  и  приземлился  перед  семинарией.

В  отличие  от  многих,  он  не  искал  в  вере  спасения,  как    ищет  в  понедельник  мятущаяся  душа  влаги  или  сочувствия  близких.  Чем  ближе  и  дольше  он  знакомился  с  теософской  литературой,  житиями  святых,  евангелиями,  тем  больше  вопросов  и  меньше  ответов  он  находил  на  свои  сомнения.  Ему  для  чего-то  нужно  было  узнать  устройство    веры  изнутри,  чтобы  понять,  где  тот  камень,  о  который  спотыкались  столетия.  Он  был  очень  упрямым  малым  и  любил  трудные  задачи.  Он  просто  однажды  захотел  понять,  почему  природа,  которую  он  так  любил,  которая  и  есть  родительница  всего  растущего  и  живого,  красивого  и  настоящего  на  планете,  в  православии  даже  не  жизненный  фон,  а  редкая  незаметная  деталь.  Неужели  все  это  только  из-за  неприязни  и  боязни  язычества.
Почему  эмоции  радости  регламентированы  только  по  праздникам,  и  то  в  связи  с  Воскресением  или  Рождеством,и  никак  не  вписываются  во  всеобщие  скрижали  православия..  А  крестины,  обряд  венчания,  литургия.  Ведь  в  событиях,  которые  они  сопровождают  должна  жить  улыбка,  если  это  от  души.  Почему  чувство  юмора  воспринимается,  чуть  ли  не  кощунственным,  попробуйте  в  православном  храме  рассмеяться,  и  почему  актерство  и  многое  художественное  творчество  подвергается  осуждению    церковью.  И  как  это  соотносится  с  золотым  правилом  религий  в  простой    и  очень  верной  фразе  –  не  суди.
Он  видел,    что  на  тех  немногочисленных  иконах,  где  только  едва-едва,  сквозь  тональность  красок  проскальзывает  улыбка  –  уже  идёт  совсем  другой,  какой-то  внутренний  и  легкий  свет.
Почему  все  заповеди  –  это  запрещение,  а  не  призыв  к  добру,  ведь  между  двумя  ,  на  первый  взгляд,  почти  одинаковыми  фразами  «не  лги  –  говори  правду»,  почти  пропасть,  как  между  неверием  и  советом.  И  можно  ли  поверить  книге,  которая  не  верит  в  тебя,  зная ,  что  ты  пришел  не  убивать,  не  воровать,  не  возжелать.  В  последнем  начинались  вообще  такие  внутренние  мытарства  и  противоречия,  от  которых  он  часть  сбегал  в  лермонтовского  «Демона»,  чтобы  просто  перестать  об  этом  думать.
Он  понимал,  что  никто  ему  не  расскажет  и  не  ответит  на  эти  вопросы,  не  даст  страницы  писаний  в  оправдание,  не  приведет  пример,  более  того,  он  даже  немного  побаивался,  что  его  переубедят  риторически  обученные  и  натасканные  братья,  и  он  потеряет  эту  робкую  ниточку,  с  которой  пришел  в  храм.  Ведь,  если  помогать  людям  от  души,  так  ли  уж  необходимо  верить.  От  любви  к  собакам  в  нем  были:  верность  и  служение.  Он  просто  хотел  помогать. 
Больше  всего  ему  нравились  золотистые  луковицы  куполов  и  хоровое  пение  по  праздникам.  В  такие  минуты  ему  казалось,  что  его  молчаливый  голос  вплетается  внутренним  чувством    и,    поднимаясь  к  куполу,  помогает  ощутить  тот  вкус  и  чувство,  которые  есть  у  верующих.  И  он  почему-то  снова  вспоминал  собак.
Еще  ему  нравилось  приводить  в  порядок  поблекшую  или  пыльную  утварь,  оклады  и  подсвечники.  Он  начищал  их  специальной  пастой  и  ветошью  до  такой  горящей  вызывающей  чистоты,  что  потом,  казалось,  что  они  горят  сами  по  себе,  без  огня  и  освещения,  от  случайно  заблудившегося  через  витраж  луча  закатного  солнца.  Он  любил  наблюдать  за  лицами  людей,  приходящих  в  храм,  особенно,  как  он  их  называл,  оторванных  одиночек,  которые  прибегали  туда,  уже  видно,  будучи    на  самом  краю  жизни  или  боли.  И  он  не  осуждал  такое  скорое  как  припарка  или  пускание  крови,  реанимационное  использовании    церкви  или  религии.  Кому  известно,  сколько  горя  и  бессонных  ночей  провели  они,  прежде  чем,  отчаявшись,  переступили  себя  через  порог  в  храме  с  мокрыми  поблекшими  глазами.  Почему  в  бога  не  верят  на  радостях.  Почему  только  с  горя…
Страдание  человека,  в  его  сиюминутности  и  синхронности  с  жизнью  души,  это  как  льготный  пропуск  в  вечность  на  какое-то  время,  и  если  твое  желание  помочь  искренне,  разве  ты  начнешь  разбирать  –  кто  чего  достоин,    до  или    после  протянутой  руки.
В  один  из  весенних  дней,  такой  же  случайной  птицей,  маленькой,  на  первый  взгляд  неказистой  и  несуразной,  но  какой-то  отчаянно  яркой  изнутри,  появилась  она.  Девочка  похожая  на  сон,  девушка  образа  взъерошенного  и  обиженного  воробья.  Казалось,  что  в  ней,  почти  каждое  качество,  просвечивающееся  сквозь  детскую  синеватую  кожицу  у  нижнего  века  с  полукругами,  посмеиваясь,  говорило  –  не  верь  ей.  В  руках  она  теребила  веточку  с  полынью.
Есть  такие  лица,  мимика  которых  настолько  подвижна  и  многогранна,  что  вы  за  несколько  минут  можете  сделать  о  человеке  несколько  взаимоисключающих  суждений.  Как  живется  людям,  попавшим  в  такую  многогранную  воронку  противоречий,  он  хорошо  знал.  Потому  что  вслед  за  Высоцким,  певшим  «Во  мне  два  я…»,  мог  бы  смело  поменять  двойку  на  пару  сотен  или  тысяч,  в  зависимости  от  времени  суток.  Проницательность    сострадания  и  есть  добровольная  шизофрения.
Люди  с  одинаковыми  недостатками  всегда  сходятся  легче,  чем  близкие  счастливчики.
Сколько  же  человек  живет  в  ней,  -  подумал  он  про  себя  и  устыдился.  Он  слишком  откровенно  рассматривал  её  лицо  ,  и  это  могло  стать  причиной  легкого  замешательства,  хотя  эти  качества,  как  казалось  ему,  ей  были  не  знакомы.
Какая-то  внутренняя  уверенности  и  тень  силы,  даже  в  своей  ошибочности,  как  будто  обозначала  воздух  вокруг  нее,  и  казалось,  что  в  нем  искрят  неведомые  элементарные  частицы,  которые  сильнее  фотонов  не  по  силе  света,  а  по  времени    волнового  следа.
Она  почти  всегда  появлялась  в  храме  спонтанно,  как  молния,  шаровая,  без  грома  и  дождя,  но  почему-то  он  со  временем  научился  предчувствовать  ее  странные  визиты.
Чтобы  ему  было  удобнее  за  ней  наблюдать,  он  больше  никогда  не  дал  этого    явно.  Они  видел,  что  она  крестилась  немного  неуверенно  как  будто,  пробуя  делать  неизвестное  упражнение,  ни  автоматизма,  никакого  подобострастия  в  этом  не  было.  Когда  она  зажигала  свечи,  и  на  миг  ее  лицо  было  освещено  ярче  обычного,  он  читал  на  ее  коже,  тонкой  и  бледной  –  знаки  солнца.  Россыпь  веснушек  разного  цвета  и  калибра.  Платок  на  голове,  больше  похожий  на  бандану,  не  мог  сдержать  поток  рыжей  пряди,  волной  гофре  отдаленно  напоминающую  в  ней  даму  прошлого  столетия  на  черно-белых  снимках.  Сочетание  времени  и  ретро  так  неожиданно  сходились  в  ее  чертах  и  манерах,  особом  повороте  головы  и  профиле,  что  казалось,  замысловатая  игра  света  сама  старается  сделать  из  нее  живую  икону.  Казалось,  свет  её  любит  и  ласкает. 
Иногда  она  замирала,  и  даже  могло  показаться,  что  она  искренне  молится.  Но  бегающий  взгляд  и  какая-то  ветреная  растерянность  не  давали  в  это  поверить.  И  только  мокрые  и  влажные  глаза,  и  почему-то  ладонь,  часто  опускающаяся,  как  будто  вскользь  по  груди  и  животу,  бледная  и  красивая,  с  узкими  длинными  музыкальными  пальцами,  выдавали  в  ее  позе  внутреннюю  напряженность  сжатой  пружинки,  старающейся  этого  не  показать.  Глаза  у  неё  были  необычного  светло-карего,  почти  солнечного  цвета  с  мелкими  крапинками  черных  точек  на  радужке,  немного  напоминающей  вечерний  танец  костра  на  осенней  аллее.
Он  придумывал  тысячи  причин,  по  которым  она  могла  плакать,  но  только  одну  всегда  убирал,    как  будто  оберегая  себя,  старался  не  думать,  почему  это  объяснение  могло  бы  стать  для  него  самым  болезненным  и  нежеланным.  Он  никогда  не  задумывался,  почему  ему  так  нравится,  когда  она  приходит.  Есть  чувства  и  ощущения,  которые  приятно  подержать  внутри  себя  на  подступах  сомнений,  от  этого,  они  приобретают  неповторимый  полынный  вкус  и  цвет  насыщенного  заката,  времени,  когда  солнце  не  обманывает  теплом  и  не  слепит.
Он  возвращался  домой  с  вечерней  службы  через  сотни  вечеров  промеренным  парком,  в  аллее,  которая  слышала  его  шаги  и  стук  пульса.  Его  провожали  лавочки,  стоящие  вдоль  клумб  с  незамысловатыми  цветами,  опаленными  первыми  ранними  заморозками,  и  уже  собирали  падающие  листья.  У  него  была  своя  лавочка,  где  он  загадывал  желания  до  того,  как  увидит  и  подойдет,  если  были  эти  желания.  И  если  на  ней  кто-то  сидел,  значит,  он  начинал  готовиться  к  его  исполнению.  Это  происходило  очень  часто,  только  желаний  становилось  меньше.
Сегодня  он  загадал  о  ней.
Уже  смеркалось,  и  тихий  свет  оттенка  сепии,  ретушью  вечернего  спокойствия  округлил  до  мягкости  даже  углы  прямоугольных  клумб,  проваливая  их  в  сумрак.  Запах  ночного  табака  уже  набирал  силу  в  сыром  и  немного  прохладном  воздухе,  он  был  резким    вблизи  ,  но  при  отдалении  становился  едва  заметным  и  нежным.  Запах  счастливого  детства,  когда  яркость  мира  не  зависит  от  твоих  дел.
Он  уже  издалека  приметил,  что  лавочка  занята.  Они  не  разговаривали,  а  обнимались  и  чему-то  иногда  смеялись.  Когда  он  подошёл  ближе,  делая  вид  ,  что  не  смотрит,  боковое  зрение  отсканировало,  что  парочка  целуется.  Но  удивило  не  это.  Короткий  седой  ежик  и  его  подруга,  возраста  осени,  закат  и  листопад,  дымок  горевших  листьев,  все  это  вместе  как  ударная  волна  непонятной  эмоции  тепла  подействовала  на  него.  И  он  заплакал,  неожиданно  и  почти  в  голос.  То  ли  от  несуразности  и  непривычности  увиденного.  То  ли  от  жалости  к  пылким  пенсионерам,  которым  негде  встречаться.  То  ли  от  неумения    все  это  принять.  И  тут  его  кольнуло  где-то  в  районе  правой  лопатки,  и  он  смог  ответить  себе,  почему  он  никогда  не  сможет  поверить  как  Мень  или  другой.  Почему  ему  холодно  и  неуютно,  даже  когда  поет  хор  и  горят  золотые  купола.  И  почему  только  когда  он  вспомнил  о  ней  и  смог  загадать  желание,  ему  стало  теплее  от  этих  окладов  и  икон.  Он  еще  раз  внутренним  взором  оценил  увиденную  картинку  и  понял,  все  это  происходит  именно  потому,  что  эта  ситуация  не  вписывается  в  его  сознание,  как  и  в  сознании    большинства,  где  все  расписано  на  года.
Ждать  исполнения  желаний  еще  труднее,  чем  их  не  иметь  вовсе.
Однажды  он  прибирался  в  подсобке  с  церковной  утварью  и  занимался  своим  любимым  реставраторским  промыслом.  Начищал  лампадки  и  кадила  до  блеска.  Он  знал,  что  в  школе  иногда  по  болезни  учителя  заменяют  друг  друга,  но  не  думал,  что  такое  есть  и  в  церкви.  Он  еще  ни  разу  не  принимал  исповедь,  знал  обряд  и  разрешительную  молитву,  но  вот  сегодня  ему  разрешили  впервые  ,  была  какая-то  несогласованность  и  спешка.  И  он  духом  зверя  почуял,  что  это  его  желание.  Исповедальней  из-за  неустроенности  маленькой  церкви  была  не  специальная  комната,  а  маленькая  пристройка,  похожая  на  подсобное  помещение.
С  нами  редко  происходит  то,  чего  мы  ждем,  чаще  всего  то,  чего  опасаемся.
Её  звали  Анна.  Почти  всю  исповедь  она  проплакала  о  несчастной  любви,  двадцатилетней  разнице  в  возрасте,  его  благородстве,    который  не  может  бросить  больную  жену.  Своем  ребёнке,  которого  он  хочет,  но  боится.  А  что  она,  девочка,  рыжее  противоречие  в  двадцать  лет  и  сама  ребенок.  Горит  и  болеет,  гладит  живот  и  тихо  скулит  .  Так  искренне  и  по  детски.  Верит.  Еще  верит.  Людям.  Не  богу.
И  здесь  его  внутренняя    церковь  начала  падать.  Церковь,  где  правда  сильнее  любви.  Какая  тут  молитва.  Он  обнял  ее  и  гладил  по  голове,  и  молил  только  об  одном,  чтобы  никто  не  зашел.  Не  за  себя.  Он  уже  решил,  что  уйдёт.  Он  гладил  ее    и  понимал,  что  это  уже  случилось.  Давным-  давно.  И  он  сюда  пришел,  чтобы  увести  ее  от  беды,  чтобы  потом  не  произошло.  Он  гладил  ее  и  шептал  –  тише,  тише.  И  вдруг,  дверь  приоткрылась,  запах  ладана  и  рефлекс  боли  страха  пересеклись  в  точке.  Он  испуганно  отстранился    и  сознание  прошила  мысль  .  И  он  понял,  вот  теперь  он  потерял  её.  И  еще  одно  ,  теперь,  она  осталась  с  ним  навсегда.  В  этой  маленькой  комнатке,  испуганный  воробей  и  религия,  которая  только  в  щелку  и  дает  посмотреть,  но  дороги  нет…

Их  роман  сгорел  за  два  месяца.  Но  зато  остался  ребёнок  от  благородства  и  имя  от  него.  Расставание  было  болезненным,  как  любое  настоящее  время  и  чувство.  Она  уехала  навсегда.

Питомник  для  брошенных  собак  не  мог  называться  иначе.  Только  «Собачье  сердце».    Он  существовал  на  непонятные  средства  вот  уже  пятнадцать  лет  и  каждый  день  выживал.  Но  собаки  были  ухоженные  и  сытые.  Каждая  пристроенная  собака,  как  камень,  брошенный  в  воду,  давала  круги  добра  и  возвращала  веру  в  человека.  Они  уже  давно  простили  Тургеневу    Муму,    и  даже  не  шутили  при  каждом  новом  питомце  про  дворника  Тихона,  макет  которого  в  натуральную  величину  стоял  как  вешалка  для  суровых  ошейников  и  поводков  –  подарок  друзей  в  благодарность  за  пса.  Потому  что  борьба  глупа,  особенно  с  призраками,  пока  ты  еще  здесь.  Да  и  потом,  наверное,  тем  более.
Её  тоже  звали  Анна.  Не  подруга  и  не  жена.  Она  помогала  ему  с  работой  в  приюте  .Правда,  он  называл  ее  женой.  Когда  приходилось  знакомить  или  что-то  объяснять. 
Однажды,  когда  затмение  вновь  одолело  его  внутренне  солнце,  и  он,  уже  основательно  размягченный  выпитым,  откровенничал  с  любимым  сенбернаром  Чаком  –  добрым  рыжим  чудовищем  о  той  Анне,  не  стыдясь  ни  слов,  ни  слез.  Она  хотела,  но  не  могла  помочь  ему.  Не  стала  подходить  к  нему,  а  только  плакала  там  за  спиной,  наблюдая,  как  сердобольный  Чак  вылизывает  каждую  слезинку,  и  кажется,  тоже  пьянеет.
Она  берегла    и  училась  принимать  его  прошлое  таким,  какое  есть,  так    же  как  и  его,  и  все,  что  возмущалось  вокруг  этого  необычного  человека.
Она  чувствовала,  что  живет  рядом  с  ним  костюмом  памяти    той  огненной,  первой  опалившей  Анны.  В  этом  была  тихая  и  нежная  отсрочка  боли  и  беззащитность  в  кажущейся  твердыне.  Она  просто  радовалась,  что    рядом  и  нужна,  будучи  ещё  одной  из  любимых  собак.
Рядом,  без  команды  и  повода,  поводка  и    глупости  взаимных  обязательств.  Ей  нравилось  с  ним  все,  особенно  ошибаться.  Это  у  них  получалось  лучше  всего  остального.  Ошибаться  вместе.  Ведь  все  ошибки  однажды  делаются,  чтобы  их  потом  исправлять. 
Она  часто  говорила,  но  почему  то,  почти  никто  не  верил  ,  что  она  счастлива. 
Они  понимали  друг  друга  как  собаки.  Без  слов.  И  не  понимали,  точно  так  же.  По  тишине. 
Однажды  он  рассказал  ей  о  пламенных  пенсионерах,  она  хитро  улыбнулась  и  молча  спросила.  Хочешь  повторить  подвиг? 
Они  называли  это  борьбой  со  стереотипами  и  земляничными  полянами  зимы.  Красивые  и  седые,  как  первый  снег  и  запах  тлеющих  листьев.  Две  отчаянные  банданы  на  осенней  аллее  .Так  они  отмечали  каждую  удачно  пристроенную  собаку…
Каждый  сходит  с  ума  по-своему.  Они  это  делали  по-собачьи.  Искренне  и  навсегда.
****************************************************

Я  ..думаю..если  меня  читают  ..читают  часто..это  добрые  люди..скорее  всего..хотя  Га-Ноцри  считал  что  все  люди  добрые..мне  очень  часто  хочется  ему  верить..

вверху  фото  питомника  для  брошенных  уличных  собак...Этому  питомнику  ..который  держится  часто  на  пенсионерах  и  добром  сердце  его  хозяйки..бывает  нужна  помощь..если  у  Вас  доброе  сердце..это  в  Москве..но  ведь  сегодня  мир  без  границ...найдите  способ  помочь  этим  добрым  людям..пусть  собаки  еще  раз  в  нас  поверят..

Вот  на  этой  ссылке  можно  связаться  с  Яном,  он  расскажет  ..куда  можно  помочь...

http://stihi.ru/2007/12/28/3274

Всем  спасибо..даже  тем  кто  хочет  ..но  не  может..просто  за  то  что  еще  хотите..и  мой  низкий  поклон  ..всем  собачникам..независимо  от  стажа  и  породы..

Эту платежку можно распечатать и заполнить...и если у вас завалялась хоть парочка лишних гринов или гривен..без разницы сколько - здесь дело в малом...Пожалуйста , не пожалейте времени и нервов на банковскую систему...

Оно вернется ..хорошим настроением и тем..чего не купишь..спасибо!

Отредактировано inki (2010-04-03 16:24:05)