Лето и одурманивающий летний зной закончились. Воздух после дождя был свеж, и хотелось глубже вдохнуть, очищая лёгкие от жаркой пыли «города ветров». До художественной школы оставалось пройти совсем немного, но, к моему огорчению, путь перегородила огромная лужа. Ни конца, ни края. Обходить по проезжей части было рискованно, идти длинной дорогой в обход не хотелось.
– Девушка! Давайте я вас перенесу?! – окликнул меня полный энтузиазма голос.
Бодро шлепая по лужам в высоких резиновых сапогах, ко мне направлялся коротко стриженый светловолосый  парень. Ойкнуть не успела, как он подхватил меня на руки и понёс. Лужа оказалась глубокой. Парень то и дело оскальзывался, рискуя плюхнуться в грязную воду вместе со мной.
– Как зовут? – коротко спросил он, в очередной раз неуклюже дёрнувшись.
– Ва-а-силиса, – крепче уцепилась я за его шею.
–  Прекрасная?
– Нет… то есть да… ой... Не прекрасная, просто красивая Василиса.
–  А меня Никитой зовут. Можно просто – Ник, – внезапно он остановился посередине лужи. –  Телефончик дадите?  –  вот-вот своим носом до моего дотронется.
Стало неловко. Убежать бы. Только куда денешься из ловушки? Еще чего недоброго бросит в лужу и уйдет.
–  Дам. Ник, идите, пожалуйста, – нервничая, попросила я.
–  Руки уже затекли, – лицо  его напряглось. –  Нога застряла.
До чего ситуация нелепая! Полная растерянность отразилась на моём лице.
–  Шутка! – улыбнулся без зазрения совести парень, и мы наконец-то перешли лужу.
Он все еще крепко держал меня.
– Может быть, все-таки отпустите?! – не нарочно лягнув его ногой, возмутилась я.
Никита поставил меня на асфальт, достал торчащую из кармана рубашки авторучку и подставил бицепс:
–  Пишите свой номер,  вы обещали. 
Немного посомневавшись, я записала на смуглой коже требуемый номер телефона. Могла бы написать другие цифры, но… парень мне понравился.
Прощально взмахнув рукой, Ник отправился восвояси, а я поспешила на  работу. Через полчаса мне предстояло вести в третьем классе урок истории искусств.
Приготовив наглядные пособия, я  открыла толстую красочную книгу. «Судьбу определяют неумолимые богини  мойры…», – прочитала под репродукцией. Вскоре в класс пришли ученики и урок начался.  «…Могущество богов неизмеримо. Никто не смеет их ослушаться. Ждет ужасная кара того, кто смеет прогневить…», – звенел мой голос в тишине, когда  в дверь заглянул завуч. Чуткие уши юных художников уловили негромкие слова, адресованные мне: «Воду отключили, после урока отпускайте всех домой». Мои подопечные завозились, зашуршали, зашептались и, дождавшись звонка, ринулись вон из класса. Когда стихли детские голоса, я  положила в сумку ту самую толстую книгу о древней Греции, прошла пустым коридором к массивным школьным дверям и, увидев мчавшуюся ко мне со всех ног Машуню, остановилась на пороге.
Не разбирая дороги, взволнованная и запыхавшаяся, она взлетела на крыльцо. Там я её и поймала, когда подруга рухнула на меня, споткнувшись о верхнюю ступеньку.
–  Ой, ё моё! Хорошо, что ты ещё не ушла, –  проговорила Маша,  едва отдышавшись.
Лицо её, освещенное косыми лучами послеполуденного солнца, в тот момент было особенно выразительным. Зеленые глаза, напоминая благородную, позеленевшую от времени бронзу, загадочно мерцали, золотистая кожа подсвечена нежным румянцем, трепещущая тень длинных ресниц лежала на щеках с бисеринками дождя, небрежно рассыпались по плечам локоны цвета меди и…
–  Джинсы заляпаны грязью, туника новая вся мокрая,  –  оторвала меня от творческих грёз подруга, когда я уже мысленно смешивала краски.  –  Пошли к тебе. 
–  Я в библиотеку собиралась.
–  Какая ещё библиотека?! Ты мне обещала кое-что показать! Можно подумать, тебе каждый день достаются раритеты!  Надеюсь, ты её не потеряла? Или семейный совет решил тебе её не отдавать?
–  Мне её торжественно вручили. С предупреждением.
– С каким? Да говори же скорее, не тяни кота за хвост!
– Во-первых, сказали, что пришло моё время хранить наследие. И, кстати, эта вещь не теряется. Её даже украсть нельзя. Во-вторых, просили быть осторожной. И рассказывать никому не велели, показывать тем более.
–  Меня они точно не имели в виду! Мы с тобой с самого роддома… три пуда соли… в одну пелёнку, можно сказать, заворачивались! Я тебе как сестра! Лучше, чем сестра! Ты мне не подруга, если не покажешь магическую…
Пришлось прикрыть ей рот.
– Тсс… Не стоит кричать об этом на всю Ивановскую, – прошипела я.
–  Да тут все равно никого нет! 
Но обернувшись, мы увидели, что сзади идет и прислушивается веснушчатый белобрысый подросток. Мальчишка нас обогнал и ушел далеко вперед.
– А я с парнем познакомилась, – переключилась на другую тему Машуня. –  Вчера подарил мне вот такой букет роз! – изобразила она руками охапку.
–  Чего ж ты молчала? Где познакомились? Тоже музыкант? –  теребила я подругу.
–  Спортсмен. Мы целовались, – с довольным видом наевшейся сметанки рыжей кошки поведала Машуня. – Меня уже давно распирает от этой новости. А ты… «в библиотеку собираюсь», –  передразнила она меня.
Оживленно разговаривая, мы незаметно пересекли площадь с фонтанами, прошли по засаженным ухоженными деревьями улочкам мимо старинных домов с лепниной на фасадах. Подошли к уютному домику в тенистом саду.
В моей прохладной комнате помещались кровать, зеркальный шкаф, полки с книгами, стол с компьютером, мольберт, два стула и оставалось чуть места, чтобы могла разместиться пара-тройка приятелей. Маша нетерпеливо приплясывала, пока я переодевалась в домашний халат.
Наконец, из-под подушки была извлечена бархатная коробочка. На синем шёлке в ней покоилась идеальной овальной формы молочно белая камея с изображением женского профиля. Она поблёскивала, как лёд, в голубоватом свете лампы и была сказочно красива, как будто принадлежала Снежной королеве. 
–  Ух ты! Обалдеть! А почему она магическая? Дай подержать!
Я осторожно вложила сокровище в Машины руки.
–  Какое чудо! Она, наверное, бешеных денег стоит! – Маша внимательно разглядывала изображение. – Лицо какое-то знакомое. Ой, Лиска, это же ты на камее!
–  Да ты знаешь, сколько ей лет? Это семейная реликвия! А профиль похож на мамин. Я их уже сравнивала, когда она мне её в первый раз показала. Один в один сходство!
–  Не замечала, чтобы ты на свою маму похожа была. Уж носы то у вас точно разные. Повернись-ка. Что я говорила! Ты это!
Недоверчиво вгляделась я в белый женский профиль на белом фоне. Ошибки быть не могло. Я хорошо знаю своё лицо, не раз и не два над автопортретами корпела. Именно оно, мастерски и детально, было вырезано на камне. 
–  Понятно, почему она волшебная. Изображение на камее всегда повторяет профиль владелицы, – учительским тоном прогнусавила Машка и хихикнула. – Поэтому тебе её и отдали! А вдруг она еще что-то может? Давай проверим!
Веселье было в разгаре.
–  Смотри, – я забрала камею и шутливо махнула ею в Машкину сторону, – сейчас исправим твою дикцию, пойдешь ведущей шоу на телевидение. Тина Канделаки обзавидуется. 
–  Шкажешь тоже! Ой, – рассмеялась Маша, – оговорилашь, ой! Жабор, шковородка, шквожняк, шаквояж, – забормотала она. – Кошмар!  Я почему так говорю? – её веселье сменилось недоумением. 
Поняв, что она не шутит, я снова взмахнула камеей:
–  Сейчас я все исправлю.
– Ражмахалашь, недоучка! – в голосе засквозили истеричные нотки. – Какова финика ты это шделала?
–  Ты сама говорила, что у тебя шипящие нечетко произносятся, слишком мягко.
–  В этом был мой шарм! А ты вшо ишпортила!
Манипуляции с камеей не дали никакого результата.
– Вашилиша, – пытаясь успокоиться, начала с дидактической интонацией Маша, – ты понимаешь, чего наделала? Я петь как буду? У меня гаштроли шкоро. «Жа што, жа што, о бо-о-же мой! Жа што, жа што, о бо-же мой!» – прошепелявила она так жалобно, что мне стало не по себе. 
–  Это не твой репертуар, – сказала я, чтобы хоть что-нибудь ответить. – Ты ведь в фолк-рок группе поёшь, а не в оперетте!
– Какая теперь ражница?! Хорошенько подумай, как ишправить шитуацию, – интонации становились раздражённее с каждым словом и, наконец, она истошно завопила, – Верни всё, как было!
–  Пойду, налью тебе чаю, – примирительно сказала я и вышла из комнаты, пробормотав что-то вроде того, что зеленый чай успокаивает.
Похозяйничав немного на кухне, я вернулась с двумя чашками чая. Машуня у окна колдовала над камеей: трясла её, переворачивала, шептала что-то.
–  Сходи к логопеду,  –  попыталась пошутить я.
Напрасно! Это вывело её из себя. Маша гневно встряхнула рыжими прядями,  кинула в меня тапочкой и выбежала, громко хлопнув дверью. 
«Доигрались», –  грустно подумала я, и уже собралась догонять подругу, чувствуя себя ужасно виноватой, как вдруг…

–  Василиса, –  тихо прошелестел чей-то голос.
–  Машуня! – обрадовано бросилась я к распахнутому окошку.
За окном смеркалось, пахло влажной травой,  яблоками и еще чем-то ароматно сладким. Во дворе никого не было. Слабая надежда на то, что Маша всё-таки пошутила, растворилась без следа. Я прикрыла окно. На подоконнике слабо светилась камея.
–  Василиса, – снова не то вздохнул, не то шепнул кто-то.
Камея притягивала мой взгляд. Едва слышный звук, казалось, исходил от неё.
–  Возьми в ладони, согрей.
Как заворожённая, я взяла реликвию в руки.
–  Сейчас мы ей не поможем… завтра.
Подавив желание немедленно разыскать Машу, я легла, уткнулась носом в подушку и задумалась о том, как помочь подруге. Белый овальный камень в ладонях становился теплее. Постепенно в моей душе воцарились мир и покой. Я заснула, уверенная, что завтра исправлю глупую оплошность. Ночью мне снилось, как Маша блистает в оперетте, изумляя поклонников пением и неподражаемой дикцией.
А что же Маша? Ворча себе под нос, она отправилась домой «залечивать душевные раны» и некстати услышала догоняющий топот.
–  Девушка! Красавица! Постойте!
С беспокойной мыслью: «Этого ещё не хватало!» она ускорила шаг.
–  Ну, пожалуйста, стойте! Я же вас всё равно догоню!
–  Чего надо?! – развернулась моя подруга и с ужасом обнаружила, что звали не её.
Паренёк  удивленно глянул и поспешил вдогонку за другой юбкой. «Вот невезуха, – думала Маша, – снова вляпалась в дурацкую историю». Поднявшись в лифте на шестой этаж, она открыла дверь своим ключом, скинула в прихожей обувь и прошла на кухню.
–  Привет. Я тебя люблю, –  чмокнула в щёку маму.
–  Как дела, дочуня?
–  Нормально. Я к шебе.
Почти всё правильно произнесла, слова подобрались удачные. Шмыгнув носом, она прошла в свою комнату и позвонила тому, кому всегда можно поплакаться в жилетку, ничего толком не объясняя.
– Привет, Дим. Я ш Лишкой пошшорилаш. На душе кошки шкребут. Мы ш ней  огонь и воду прошли… Ага, жубы выбили в драке жа мобильник…
Немного погодя Маша легла в постель, мысленно перебирая события дня. Заснула беспокойным сном, но утром проснулась рано, полная оптимизма и веры в прекрасное сегодня. Улыбнулась, увидев моё сообщение на мобильнике:  «Прости.  Приходи ко мне. Плиииз…»

Конечно, всё это она рассказала мне значительно позже, а тогда, проснувшись на рассвете, я жутко переживала. Сидя на кровати, то и дело поглядывала на мониторчик телефона. Долгожданный ответ не приходил. Может, она занята? Может душ принимает? Спит может?  Я огорченно отложила в сторонку телефон. Зачем я сказала про логопеда? Мне лучше жевать, чем говорить. Взяла со стола яблоко, куснула, положила яблоко. Раскрыла книгу о культуре древней Греции, отложила книгу. Походила туда-сюда по комнате, остановилась.  Мне было обещано, что сегодня всё исправлю. Достала из-под подушки камею. Она была такой же, какой и накануне вечером. И не издавала ни звука. Может вчера померещилось? Надо что-то делать!
Посмотрела на пыльные полки, разбросанные по комнате вещи, сквасила недовольную мину. Буравя взглядом камею, я мысленно приказала ей навести порядок. Прошло несколько минут, чище не стало. Я решила приказать вслух:
–  Чисто!
–  Очень чисто!
–  Офигенная чистота!
Может, нужны волшебные слова?
–  Ахалай-махалай!
–  Трах-тибидох-тибидох!
–  Абракадабра! – выкрикивала я, энергично встряхивая камею.
Осознав, что ничего более глупого и бессмысленного никогда не делала, я безнадежно опустила голову, остановив взгляд на упрямой вещице в ладони, и вздохнула:
–  Не выходит, блин.
Подростковое словечко-паразит напомнило о завтраке. В животе заурчало, и память услужливо подсунула воспоминание о вкусных маминых блинках со сливочным маслом. Образ горячего румяного блина был настолько ярким, что я почти ощутила его вкус. На стол из ниоткуда шлепнулся блин. Горячий, румяный, с маслом. Такой, какой я неожиданно увидела мысленным взором. Я вздрогнула. Мысли и чувства внутри меня устроили дикую колдовскую пляску.  Ощущение единства с теплой камеей, переплетения золотистых струй нашей истинной сути  поглотило меня. Откуда-то изнутри начала подниматься волна радостного ожидания и… Тонкая нить понимания была бесцеремонно прервана звуками какой-то странной возни.  Наглая веснушчатая физиономия заглядывала в моё окошко. В руках белобрысого подростка был телефон с видеокамерой. Он снимал все мои действия!
–  Ах ты! – я быстро сунула камею в карман, ринулась  к окну и, подброшенная пружиной негодования, взлетела на подоконник. 
Борьба за телефон превратилась в яростную кошачью драку. Я шипела, выла, кусала и царапала маленького мерзавца, но удача была  на его стороне. Рванувшись посильнее, он ужом вывернулся из разорвавшейся старенькой футболки, в которую я вцепилась мертвой хваткой, и убежал. А я с клочьями желтой тряпки в руках вывалилась из окна, стукнулась лбом о скамейку, ушибла колено и плюхнулась лицом в жидкую грязь после ночного дождя. Грязная, встрёпанная, расцарапанная, стоя на четвереньках, я с ужасом представила себе видеоролик в Интернете с названием «Василиса наколдовала блин». Что за безумный день! Камея! Сунув руку в карман, я убедилась, что она всё еще тут. Тепло, исходившее от неё, успокаивало.
–  Ты чего на корячках в гряжи штоишь? – услышала я Машин голос. 
Обернувшись, обнаружила рядом с её ногами в мягких туфельках без каблуков, совсем некстати там оказавшуюся, пару мужских резиновых сапог. Потёртые джинсы, сине-бело-голубая футболка с надписью «Зенит – чемпион». Медленно поднимая голову, я добралась взглядом до лица Машиного спутника и, к моему огромному удивлению, узнала Ника.  Мрачная, охая и кряхтя,  я поднялась на ноги и повернулась к ним лицом.
–  Это  Никита,  –  представила мне подруга молодого человека и зашептала, толкая меня в бок: –  Помнишь, я вчера рашшкаживала?
–  Василиса? – ошеломленно вопросил Ник.
–  Вы жнакомы? – удивилась Маша.
–  Ник, мы с Машей отойдем на пару слов. 
Мы зашли в дом, но говорили шёпотом.
–  Ты давно с ним знакома?
–  Три дня уже, а что? Ты его тоже жнаешь?
–  Вчера с ним познакомилась. Вернее, он со мной. Короче, он перенёс меня через лужу, и я дала ему номер своего телефона.
–  Ты чего, иждеваешша? Жачем номер дала? Парня у меня хочешь увешти?  Дикцию мне нарочно ишпортила?  –  обрушился на меня поток незаслуженных обвинений.
Обычно я прощала подобные выпады своей эмоциональной, но  беззлобной  подружке, в конце концов, мы всегда находили общий язык. Но не в этот раз!  Сегодня мне и самой немало досталось! Кроме всего прочего, так оконфузиться перед  Никитой. Я готова была сгореть со стыда.
–  Жужжишь и жужжишь, как пчела, слова не даешь вставить, неблаго… – вспылила я и невольным гневным жестом выдернула из кармана камею.
Взглянув на неё, я увидела внутренним оком пчелу. Образ был таким отчетливым и живым, что я застыла на полуслове.
–  Это чего такое?! Ты почему такая большая и почему я в вождухе вишу?! – заверещала Маша.
–  Она превратила тебя в пчелу, – тихо ответил ей Ник. Не замеченный нами вовремя, он стоял в дверном проёме с испуганно-бессмысленным выражением лица человека, увидевшего  рядом с собой шаровую молнию или… говорящую пчелу размером с абрикос.
–  В пчелу? Кого? Меня? Я пчела?
Пчела подлетела к зеркалу и рухнула на пол.
–  Обморок,  –  констатировала я,  –  Ой, не наступи!
–  И что теперь делать?
– Искусственное дыхание. Массаж сердца. Возьми за лапку и проверь пульс. Я не знаю, что делать! Я нечаянно!
Никита укоризненно взглянул на меня и осторожно положил пчелку Машу на страницу лежавшей на столе раскрытой  книги. Я готова была разреветься, громко и отчаянно, но, как оказалось, плакать было некогда. Ватага уличных хулиганов с шумом и гамом влетела в мой мирный  двор.  Вихрастая разбойная голова  показалась в окне, за ней – белобрысая… Никита бросился на защиту от вторжения, я попыталась заслонить собой беззащитную Машуню. Лихорадочно озираясь, искала возможность спрятать хрупкое пчелиное тельце, распластавшееся под репродукцией, к которой непонятным образом всё время возвращался мой взгляд. «Никакая сила не может изменить того, что предначертано. Судьбу определяют неумолимые богини  мойры…», – машинально прочитала я выплывшие перед глазами строчки текста под репродукцией, судорожно сжала в руках камею и…